Сияние базальтовых гор (Художник Б. Бобров) - Страница 94

Медленно прогуливаясь по дорожкам сквера, они наметили путь дальнейших действий, условились о мес те встречи. Приняв подарок, Лала вернулась в парикмахерскую, а незнакомец пошёл по комиссионным магазинам подбирать нужный матросский костюм и тельняшку.

Во второй половине дня человек среднего роста в потёртом бушлате остановился у ворот морского порта. Поставив на землю дорожный баульчик, он осмотрелся по сторонам, приглядываясь к выходящим из ворот рабочим дневной смены. Было видно, что он недавно приехал в город и ищет среди них знакомое лицо.

Устало опустившись на баульчик, он достал из кармана сигарету, помял её между пальцев, закурил, продолжая осматривать проходивших мимо него рабочих. Через некоторое время из ворот вышли трое. Один высокий, худощавый. Между распахнутыми полами его бушлата виднелась засаленная тельняшка. Второй — толстый, приземистый. Третий — среднего роста, атлетического сложения с мохнатыми бровями и угреватым лицом. Незнакомец торопливо поднялся и шагнул навстречу:

— Братишки, где тут контора дока?

Человек в тельняшке осмотрел его с головы до ног, переглянулся с угреватым и спросил фамильярно:

— Что, насчёт работёнки?

— Да. Приехал вот. Ещё никого не знаю. Без работы надоело дрейфовать. Решил здесь пришвартоваться. Говорят, в доке нужны рабочие.

— Из трюмных или палубная швабра? — спросил толстяк и, по-приятельски хлопнув незнакомца по спине, добавил: — Не сердись… Вижу, что наш.

— Да, по турбинной части. Знаю электрику, компрессорное хозяйство. На подводной служил, старшина первой статьи.

— Значит, все харчевые вытравил, сел на мель, — заметил угристый с усмешкой.

— Нет! С харчевыми полный порядок. Старики умерли — хатёнку продал, живность кое-какая была. В общем собрал прилично, мог бы ещё с годик дрейфовать, но руки по работе зачесались.

— Ну что ж. Хочешь войти в общество — ставь смазку, — оживился толстяк и указал рукой на вывеску закусочной.

— Это можно. Я и сам не прочь пропустить адмиральскую. — Он подхватил свой баульчик и сделал широкий жест рукой: — Пошли, братва.

Часа через три, когда солнце опустилось на холмы за бухтой, компания вышла из чайной заметно навеселе. Толстяк еле выговаривал слова:

— Н-ночевать е-есть где?

— Сегодня есть. Снял угол у одной старушки.

— Н-ну р-раз так, то п-порядок, а то можно и ко мне.

— Нет, он пойдёт ко мне, — перебил толстяка угристый. — Зачем платить деньги, если у меня свободная комната, тем более, что через несколько дней я уйду в рейс.

Незнакомец задумался.

— А я вас не стесню?

— Нет, мы вдвоём с женой. Мешать не будешь.

— Тогда я лучше завтра переберусь.

Приятели разошлись, условившись встретиться завтра в этой же закусочной. Все пошли по домам, а незнакомец — в баню. Когда он после банных процедур выходил из номера, старушка-контролёр промолвила про себя:

— Вроде, заходил пожилым моряком, а вышел на десять лет моложе. — Она посмотрела вслед уходящему мужчине в облегающем фигуру дорогом бостоновом костюме и покачала головой. — Просто диву даёшься, как меняет человека одежда.

На второй день после работы худощавый моряк и толстяк, поджидая своего товарища перед выходом из дока, вспомнили вчерашнюю встречу.

— Кажется, неплохой парень, свойский, — заметил худощавый.

— Рубаха-парень, — согласился толстяк. — Видал, сколько вчера заплатил? От всей души, без всяких колебаний.

— Где ж это Ефим Середа? — нетерпеливо сказал худощавый, оглядываясь. — Что-то долго его нет…

— Пойдём по домам. Он может задержаться надолго. К рейсу готовится, сам знаешь.

Они уже собрались выходить, но, услышав голос Середы, остановились. Ефим подошёл, обтирая на ходу паклей руки.

— Вчерашний старшина поджидает у закусочной, я через ворота видел. Идёмте быстрее.

Миновав проходную, они осмотрелись: ни у ворот, ни у закусочной никого не было.

Пройдя несколько шагов, услышали голос из окна закусочной:

— Эй, братишки, куда вы? Я жду давно. Разворачивайтесь, пришвартовывайтесь в знакомой гавани.

Друзья переглянулись, обменялись улыбками и повернули через улицу к закусочной.

В этот вечер старшина первой статьи переселился к Ефиму Середе.

Через несколько дней, накануне выхода в море, жена Ефима Середы, маникюрша Лала, взяла на работе выходной для проводов мужа в плавание. Поджидая ушедшего в город Ефима, Лала полулежала на кушетке, дымя папиросой и не спуская чуть прикрытых ресницами глаз со старшины, гримировавшегося перед зеркалом.

— Нет, очень грубо, — сказала она и, небрежно отбросив папиросу, взяла один из тонко отточенных карандашей. — Чтобы угринки были естественными, их нужно не на кожном покрове рисовать, а наносить в самые поры. — Растянув пальцами кожу, она вставила остриё карандаша в пору кожного покрова, легонько покрутила карандаш, переставила его в другую пору. Сделав несколько угринок, сказала: — Вот как нужно делать, посмотри.

Старшина поднёс к лицу зеркало, сравнивая её работу со своей.

— Да, ты, Лалочка, права. Моя работа слишком груба.

— Иди умойся. Я сама тебе сделаю перед уходом в порт.

— Знаешь, Лала, что мы не предусмотрели? Накануне выхода лайнера в море команду могут не отпустить на берег. И тогда всё пойдёт прахом.

— Что же ты предлагаешь?

— Вместо Ефима сегодня на ночную вахту должен пойти я.

Во дворе послышались тяжёлые шаги Середы. Старшина первой статьи быстро обмахнулся полотенцем и одел китель. С Середой он встретился в передней.